Рефераты. В  Хлебников
В Хлебников

В Хлебников

В Хлебников


Хлебников, Велимир (Виктор
Владимирович) [28.Х(9.ХI). 1885,    Малодербетовский   улус б. Астраханской губ. ] – поэт, ведущий теоретик
футуризма. Родился в семье учёного- естественника, орнитолога и лесовода[1]. С 1903 г. – студент
Казанского, в 1908-1911 гг.-Петербургского университета ( не окончил ). В
Петербурге посещал литературные “среды”
в “башне” Вяч. Иванова и “Академию стиха”
при журнале “Аполлон”. С
поздним символизмом Хлебникова сближал сближал интерес к философии, мифологии,
русской истории, славянскому фольклору. Однако не смотря на внешнее
ученически-истовое следование “заветам символизма” , Х. был внутренне чужд
этому течению, равно как и нарождающемуся акмеизму. Расхождение основывалось на
коренном различии взглядов на природу Слова (языка) и Времени. Символисты и
акмеисты стремились выявить в отвлечённом слове закодированные ”вечные
сущности” и перемещали современность в контекст
предшествующей культуры, уводили настоящее к”первозданной ясности
прошлого”. Философско-эстетическая ориентация Х. была
принципиально иной. Поэт отсчитывал начало своего творчества с необычайно
мощного по соц. заряду 1905 г. :”Мы бросились в будущее…от
1905 г. “. Остро переживая позорное поражение на Востоке и
удушение первой русской революции, напряжённо размышляя над ходом истории, Х.
предпринял утопическую попытку найти некие универсальные числовые законы
Времени, так или иначе влияющие на судьбы России и всего человечества[2]. Прошлое, настоящее и
будущее в его утопической системе представлялись лишь фрагментами единого
непрерывного Времени, эластично и циклично повторяющегося в своём круговом
развитии. Настоящее, являясь вместе с прошлым частью целокупного времени,
получало таким образом возможность перемещения в “научно предсказуемое” будущее.
Х. подходит к данному вопросу как учёный-исследователь, но, будучи поэтом по
своей природной сути,  он постигает Время
сквозь мифопоэтическую призму и превращает предмет исследования в свою главную
и пожизненную тему наряду с другим его постоянным героем своей поэзии – Словом,
языком. Слово в его философско-поэтической системе переставало быть только
средством передачи его культурной традиции в её смысловых и эстетических значениях,
а становилось собственнозначимой и самоценной чувственной данностью, вещью и,
следовательно, частью пространства. Именно таким образом, через Время,
зафиксированное Словом и превращённое в пространственный фрагмент, осуществлялось
искомое философское единство ”пространства-времени”. Единство,
допускающее возможность его переоформления в слове и, значит, поддающееся
активному регулированию по воле речетворца. Создавалась внешне логически-ясная
концепция преодоления физического времени как пространства за счет реставрации
(в прошлом) и реконструкции ( в настоящем и будущем) слов-вещей и пересоздания
на этой основе всей застывшей в пространстве и времени системы узаконенных
художественных форм и социальных институтов. Открывалась как бы единая "книга
бытия", книга Природы – утопическая мечта Х., поэтическому воплощению
которой он посвятил всю свою жизнь.
         
Искания Х. вполне согласовывались с общим путем устремленного в будущее
футуризма, относившего смыслы, в противовес символистским, потусторонним
отвлеченностям, к чувственным данностям. Это происходило и в живописи, также искавшей
единство «пространства – времени» и насыщавшей пространственную
изобразительность «четвертым измерением», т.е. временем. Не случайно поэтому
после знакомства с В. Каменским, способствовавшим первой публикации поэта
(Искушение грешника // Весна. – 1908. - № 10), и сближения с группой поэтов и
художников ( Д. Н. Бурлюки, Е. Гуро, М. Матюшин ) Х. становится «невидимой», но
главной «осью вращения» футуризма.
           В
1910 г. вышел совместный сборник группы футуристов – «будетлян» в придуманной Х.
славянской огласке – «Садок судей». Позже к ним присоединились А. Крученых, Б.
Лившиц и В. Маяковский. Другой сборник «будетлян» «Пощечина общественному вкусу»
(1912) почти наполовину состоял из произведений Х.: поэма «И и Э», «Гонимый –
кем, почем я знаю?..», знаменитые «экспериментальные» «Кузнечик» и «Бобэоби
пелись губы…». На последней странице сборника была напечатана исчисленная
поэтом таблица с датами великих исторических потрясений. Последней датой был
1917 г.[3]
(ср. с порожденным Х. пророчеством в поэме В. Маяковского «Облако в штанах»: «…в
терновом венке революции грядет шестнадцатый год»). Подобные расчеты Х.,
называвший себя «художником числа вечной головы вселенной», проводил постоянно,
проверяя свою теорию кругового Времени и стараясь «разумно обосновать право на
провидение» (см. его кн.: «Учитель и ученик», 1912; «Битвы 1915 – 1917 гг.
Новое учение о войне», 1915; «Время мера мира», 1916; «Доски судьбы», 1922;
статьи «Спор о первенстве» и «Закон поколений», 1914. Некоторые идеи Х. о «жизненных
ритмах» подтверждаются современной хронобиологией).
            В 10 гг. выходят книги Х. «Ряв!», «Творения
1906 – 1908», «Изборник стихов. 1907 – 1914», получают развитие разработанные
им ранее «первобытные» славяно-языческие утопии : «Змей поезда», 1910; «Лесная
дева», 1911; «И и Э», 1912; «Шаман и Венера», «Вила и леший», 1912; «Дети Выдры»,
1913; «Труба марсиан», 1916; «Лебедия будущего», 1918. В них поэтически
формулировалась мечта Х. о всесветном единении «творян» и «изобретателей» (их
антиподы «дворяне» и «приобретатели») в лоне единой и всевременной матери –
Природы, одухотворенной человеческим трудом. Х. предлагал : «Исчислить каждый
труд ударами сердца – денежной единицей будущего, коей равно богат каждый
живущий» ( V, 157 ). (Раскрытие важной для Х. темы труда см. : «Мы,
Труд, Первый и прочее и прочая …», «Ладомир» и др.) Верховным представителем «творян»,
по мысли Х., является поэт, а искусство становится проектом жизни (идея
жизнестроительного искусства). Поэтические утопии и жизненное поведение поэта
сливаются : начинаются пожизненные странствия Х. по России как выражение
особого «внебытового» существования творца.
            
К 1917 г. понимание искусства как программы жизни трансформируется в
обобщенно анархическую утопию о мессианской роли поэтов – тайновидцев и
пророков, которые вместе с другими деятелями культуры должны создать
международное общество Председателей Земного Шара из 317 членов (317 – одно из выведенных Х.
«магических» чисел Времени). «Председатели» призваны осуществлять программу
мировой гармонии в «надгосударстве звезды» («Воззвание Председателей Земного
Шара»,1917).
             
Одновременно с созданием «первобытных» и космо – мифологических утопий
Х. выступает и как мятежный автор антибуржуазных и антитехнократических
гротескных пророчеств о «бунте вещей», которых, по мнению поэта, неизбежен в
урбанизированном будущем, если его распорядителем станет сообщество «приобретателей»
и «дворян» (поэма «Журавль», 1909; пьеса «Маркиза Дэзес», 1909 – 1911, и др.).
            В
годы первой мировой войны социалистическая активность Х. значительно возросла,
отчетливо выявился его интерес к теме современности (в 1916 – 1917 гг. поэт служил рядовым в армии). Эта тенденция
усилилась в годы революции и гражданской войны[4]. Х., смыкаясь в гуманистическом пафосе с Маяковским, не приемлет
империалистическую бойню (поэмы “Война в мышеловке”, 1915 – 1922; “Берег
невольников”, 1921), но в дерзком восстании “колодников земли” он, подобно А.
Блоку, видит справедливость исторического возмездия и по славянски былинный
размах переустройства Вселенной на новых научно – трудовых человеческих основах
(“Каменная баба”, 1919; “Ночь в окопе”, “Ладомир”, 1920; “Ночь перед Советами”,
Настоящее”, “Ночной обыск”, “Малиновая шашка”, 1921). Х. активно сотрудничает
с Советской властью, работает в Бакинском и Пятигорском отделениях РОСТА, во
многих газетах, в Политпросвете Волжско – Каспийской флотилии.
              Однако и в эти годы поэт
остается утопистом-мечтателем. Главную силу,способную преодолеть “земной хаос”
и объединить “творян” всего мира, Х.по-прежнему видел (наряду с овладением “числовыми”
законами Времени ) в заново созданном,изобретенном  им “звездном” языке, пригодном для всей “звезды”- Земли. Именно
этим, а не только однозначно нигилистическим эпатажем футуристов,отвергавших
весь комплекс культуры прошлого (в т.ч. и язык), объясняются обширные
поэтико-лингвистические эксперименты Х., сопутствующие всему его творчеству и
казавшиеся многим современникам единственной самоцелью и сущностью  хлебниковской поэзии. Х. предпринял реформу
поэтического языка во всем его объеме. Звук в его поэтической системе несет в
себе самоценное значение, способное насытить произведения художественным
смыслом (см.статью “Наша основа”, 1919). Истоки смысла несущих фонем Х. находил
в народных заклинаниях и заговорах ( см. поэму “Ночь в Галиции”, 1913), бывших,
по определению поэта, “как бы заумным языком в народном слове” (V, 225), - отсюда термин «заумь»,
«заумный язык». Слова, разложенные на «первоначальные» фонетические
значения, Х. собирает на основе созвучий заново, стремясь сформировать гнезда неологизмов
одного корня (этот процесс он называл поначалу «сопряжением» корней, а позднее –
«скорнением» ). По такой методике строились «экспериментальные» произведения
: «Заклятие смехом», «Любхо» и др. Эксперимент распространялся и на синтаксис (вплоть
до отказа от знаков препинания ), порождая особую ассоциативную структуру стиха
на внешней основе примитивистской техники и подчеркнутого инфантилизма поэтики:
раешник , лубок, анахронизм, «графоманство» и т.п. «Ребенок и дикарь,-
писал  Ю.Тынянов о Х.,- были новым
поэтическим лицом,вдруг смешавшим твердые «нормы» метра и слова» (Вступ. ст., 1, 23 ). Антиэстетическое “дикарство” и “инфантилизм” Х.
действительно были формой футуристического эпатажа по отношению к застывшему в
общепринятых “нормах” старому буржуазному миру. Однако  целостная суть поэтико-лингвистических
экспериментов была шире и включала в себя не только разрушающий, но и
созидающий пофос. С уходом в послеоктябрьском творчестве Х. нигилистического
начала поэт отказывается от многих крайностей своих экспериментов в сфере “заумной”
поэтики.В то же время он продолжает поиски методов обновления жанровой
структуры лирики, эпоса и драмы на пути создания единого “синтетического”
жанрообразования. Сюда следует отнести неудачные хлебниковские попытки создания
сверхповестей” (“Царапина по небу”, 1920; “Зангези”, 1922), замысленных как
своеобразная “книга судеб”, содержащая универсальные ключи к овладению “новыми”
знаниями и законами жизнетворчества.
            Оставаясь в русле утопических
идеалистических концепций, Х. в условиях нового времени объективно не мог
объединить вокруг своего философско-поэтического учения продолжительно действующее
художественное направление. Однако его художественный вклад в теорию и
практику советской поэзии чрезвычайно значителен (словотворчество и
рифмотворчество, разработка интонационного стиха, многоголосие ритмов,
философская проблематика, гуманистический пафос, жанровые новообразования и др.
). Маяковский, считавший стихи Х. образцом “инженерной”, “изобретательской” поэзии,
понятной “ только семерым товарищам-футуристам», говорил, однако, что
стихи эти «заряжали многочисленных поэтов». Действие хлебниковского «заряда», в
силовое поле которого попали Маяковский, Н. Асеев, Б. Пастернак, О.
Мандельштам, М.Цветаева, Н. Заболоцкий и мн. др., распространяется и на
современную советскую поэзию (В. Высоцкий, А. Вознесенский, Е. Евтушенко,
представиели т.н. «рок-поэзии» и др.).      
[1] Возможно, этот
факт повлиял на дальнейшее творчество Хлебникова
[2] Поэт
переживал за Судьбу России и был уверен, что лучшее для страны в данный
момент-революция.
 
[3]  Для Хлебникова революция была всё же
потрясением.
[4] Хлебников
был истинным патриотом, возможно благодаря этому и имел место такой творческий
взлёт.

Рефераты. В  Хлебников
Рекомендуем


Рефераты. В  Хлебников